Киба никогда не думал о таких мелочах. Для него солнце было всего лишь сплавом каких-то рыжеватых металлов. Летом он мысленно поджаривал его на сковороде до золотистой корочки. Зимой - упрямо отодвигал рукой в сторону, чтобы напрасно не слепило глаза. И плевать ему было на это чёртово солнце, потому что жил он по животным законам: воспринимал всё как должное. Вот только своим звериным чутьём собачник чувствовал любые изменения в поведении Наруто. И если Узумаки волновался, то и сам Киба не мог существовать спокойно: заглядывал в глаза, постоянно тормошил, требовал к себе внимания. Хотел в очередной раз удостовериться в том, что дальше ждёт лишь хорошее. И Узумаки всегда оправдывал его доверие: успокаивал, подбадривал, заставлял смеяться над всякой ерундой.

И поэтому теперь, видя перед собой такого беспомощного и отчаявшегося друга, Киба скалил зубы, недовольно щурясь на солнце. И возможно, эта ненависть была сродни инстинктивной. Ведь от этого светила собачник не ощущал тепла. Но зато он чувствовал жар, исходящий от Узумаки, и поэтому всеми силами тянулся к нему навстречу, подставляя шерсть под лучи самостоятельно выбранного солнца. А Наруто просто хотелось плакать. Но слёзы застывали и крепко-накрепко примерзали к щекам. Так, что оторвать их потом было практически невозможно. Если только с омертвевшей кожей.

С каждым новым днём, прожитым в этих проклятых лесах Страны снега, они сближались всё сильнее и сильнее. Мороз здесь был слишком сильным даже для профессиональных шиноби. Меховой капюшон Кибы скрывал половину лица собачника, но нос всё же нестерпимо жгло. На одежде Наруто меха не было. Он носил обычный разведывательный комплект Конохи: светлое с алым подбоем одеяние, вовсе не защищающее от холода . А тут, в этих снежных лесах, царило настоящее белое безмолвие, которое валило с ног, не позволяя идти дальше. Даже Акамару на двенадцатый день пути выдохся. Не имея возможности развести костёр, обсушить шерсть собственного пса и напоить горячим бульоном Наруто, Киба с поистине звериной тоской в глазах наблюдал за тем, как страдает Наруто. Едва не воя с горя. Мысленно собачник проклинал хокаге, давшую им эту миссию. Отчего-то он был уверен, что женщина знала и о сезоне снегопадов и о том, что тот сотворит с Наруто.

Всё началось с того, что снег начал таять. Прямо под телом Узумаки серебристый лёд превращался в крошащиеся лужицы, а после, когда Наруто закрывал глаза облепленными инеем ресницами, влага затвердевала. Каждый день он просыпался в броне изо льда. Команда двигалась всё медленнее и медленнее, потому что Акамару приходилось тащить на себе не только Наруто, но и обессилевшего от постоянных переживаний Кибу. Лапы увязали в талом снеге, и порой пёс проваливался под воду аж по самое брюхо. Выплывали они, как и всякие твари живые, руководствуясь собственными инстинктами. Наруто даже в бессознательном состоянии боролся за свою жизнь. А Киба боролся за своё солнце, которое медленно, но верно угасало. Акамару же сражался за них обоих: подталкивал неожиданно тёплым носом в нужном направлении, тем самым заставляя выбираться из-под тонкой кромки льда.

А потом появились хвосты. Два, три, четыре... дальше пяти дело никогда не заходило... Но Киба с суеверным ужасом глядел в огромные красноватые глаза с чёрными зрачками-лезвиями, изредка останавливая свой взгляд на клыках и когтях беснующегося друга. Во время припадков тот с корнями выдёргивал деревья из промёрзшей почвы и крушил глыбы грязно-белого снега. Лёд таял, и к концу очередного приступа все втроём, включая Акамару, оказывались в ледяной жиже. А после, когда надежда уже умирала под ледяной коркой воды, Наруто приходил в себя и вытаскивал своих товарищей наружу, ужасаясь разрушительности собственной силы...

А на следующий день всё начиналось с самого начала. Вот только Узумаки с каждым днём становился всё слабее. Но это не мешало ему оставаться солнцем для двоих, идущих совсем рядом. Теплом собственного тела Инудзука согревал того, кто всё время давал ему силы. И Акамару вновь был под боком. Он тоже симпатизировал избраннику хозяина: помогал, чем мог. Можно было подумать, что два зверя объединились ради одной общей цели. В то время, как Киба растирал закоченевшие ладони Наруто, пёс грел блондину ноги. И изредка, в благодарность о такой преданной заботе, Узумаки улыбался. В такие моменты Киба с Акамару напоминали двух добродушно скалящихся щенков. Вот только у собачника шрамов было больше, чем у матёрого волка, а у пса страшно болели отмёрзшие лапы. Да и Наруто не мог жить без своего солнца. А потому умирал...

И Киба грелся в лучах этого заходящего солнца. Как и всякий зверь, он тянулся к теплу, даже если чувствовал, что оно скоро иссякнет. Только вот от выбившихся из-под капюшона светлых прядей пахло хрустальными ледышками. Развернув Узумаки к себе лицом, собачник вдыхал этот незабываемый запах морозной свежести. Едва ли можно было найти аромат, приходящийся ему более по вкусу. Ещё бы, ведь так мог пахнуть лишь Наруто. А Узумаки - это исключение из всех правил. Даже холодный, он не переставал дарить тепло.

Собачник долго не мог понять, как так вышло. Нестерпимо ярко светило солнце, и синие бабочки порхали над жёлтым полем. Неподалёку от Конохи Акамару внезапно остановился и к чему-то принюхался. А после протяжно взвыл. Столько тоски было в его плаче, что Киба не выдержал и зарычал в ответ. Аккуратно положив на зеленеющую траву свою ношу, Инудзука подошёл к псу, обнял его двумя руками, вдохнув запах густой немытой шерсти. В ответ Акамару носом уткнулся ему в макушку, и длинный розовый язык прошёлся по свалявшимся волосам.

Наруто всегда любил летнее солнце. Он знал, что больше нигде нельзя увидеть таких красивых тёплых рассветов как в Конохе. Акамару согласно зевал широко распахнутой пастью. Киба пытался спрятать своё лицо в ладонях или же просто смотрел в землю, лишь бы не видеть этого обманчивого тусклого света. Наконец-то он понял, что солнце лжёт...